вторник, 20 декабря 2016 г.

«ДА МОЙ РЕБЕНОК ТАКОЕ НАРИСУЕТ ЗА 5 МИНУТ» Моя статья для Матрон


Моя статья для Матрон

Что такое современное искусство? Что хочет сказать художник? Почему это так дорого стоит? Эти вопросы не перестают задавать зрители уже не первый год и даже не первое десятилетие. В рассуждениях непрофессионалов на эту тему нередок сарказм: «Да у меня ребенок такое нарисует за пять минут!».

Попытаемся разобраться, что происходит сейчас в художественном мире и почему работы наших современников продаются на мировых аукционах за десятки и даже сотни миллионов долларов.

Термин современное (или актуальное) искусство охватывает довольно обширный период с середины XX века по настоящее время. Мировые катаклизмы и глобализация, терроризм и бурный рост технологий, войны и одиночество человека в социуме — все эти и многие другие характерные черты нашего времени не могли не отразиться в изобразительном искусстве.

То, что мы сейчас видим, не пришло из ниоткуда: художественный процесс уверенно шел по своему пути, то приближаясь к реалистическим формам, то удаляясь в мир чувств и идей, деформируя предмет изображения в угоду выразительности. Эксперименты импрессионистов, кубистов, футуристов и прочих новаторов в какой-то степени исчерпали возможности живописи как таковой.

Многие исследователи сходятся в мысли, что после «Черного квадрата» Малевича живопись умерла. То есть стилистически художники испробовали уже все, дальше стали возможны только повторения, вариации или выход за границы одного вида искусства, что мы и видим. Постепенно в живопись вовлекаются элементы пластических форм (пример — Лучо Фонтана, который прорезает свои холсты), текст (Кристофер Вул и его огромные полотна с буквами). Размываются рамки не только между видами искусства, но и между произведением и его творцом: теперь любое высказывание художника может считаться искусством и даже само тело автора становится частью художественного объекта (самый яркий пример — перформансы Марины Абрамович).


Кристофер Вул. Синий дурак. 1990 г. Алюминий, эмаль.

Хорошо это или плохо — вопрос, на который вряд ли когда-нибудь будет дан ответ. Однако в своем желании стереть границы художники часто попадают в собою же созданную ловушку: стремление освоить новые технологии подчас становится самоцелью творчества, а не способом реализации какой-либо идеи. А мастерство и труд, в том числе душевный, заменяется возможностями техники.

Важный аспект понимания современной художественной культуры — ее связь со зрителем. Искусство таково, каков его заказчик, — так было всегда. На протяжении всей мировой истории были периоды колоссального расцвета интеллектуально насыщенного искусства. Византийские мозаики — один из ярчайших примеров «многопланового» искусства, постижение глубин которого требовало подготовленного взгляда. А живопись французского барокко, например, очень милая внешне, но неглубокая по содержанию, носила скорее развлекательный характер.

Почти всегда высокое искусство было элитарным, причем не столько из-за своей стоимости, недоступной для большинства. Под элитарностью я имею в виду направленность на интеллектуальное общество, получившее образование и подготовленное к восприятию сложного художественного языка, готовое размышлять над увиденным. В разные периоды численность этой группы варьировалась, а порой в нее входили все слои общества (как в Италии времен Верди, когда интерес к опере приобрел характер эпидемии), и тенденцией был именно рост просвещенной аудитории, а не понижение уровня культуры.

Сегодня основной силой, определяющей развитие визуального искусства, стал рынок. Прямое следствие этого — расширение целевой аудитории, направленность на массовое восприятие, а не на узкий круг подготовленных заказчиков. Стремительное развитие технологий, доступность информации, легкость ее получения и колоссальная скорость жизни привела к ослаблению внимания зрителя. Мы не готовы долго всматриваться в новое произведение искусства, посвящать дни размышлению о нем. Увиденное не должно нас «перегружать», оно призвано произвести мгновенный эффект, «зацепить» взгляд, выделиться в потоке информации. Самый быстрый способ запомниться — вызвать яркую эмоцию, шок, даже отвращение. Так искусство становится провокативным и деструктивным, и это теперь его единственный смысл, единственная задача. Арт-галерея превращается в кунсткамеру, собрание диковинок и уродств (Демиен Херст выставляет заспиртованную акулу, голливудские мастера-бутафоры изготавливают гигантские человекоподобные изображения чудовищ и уродцев и представляют их как отдельные арт-объекты). На «чтение» таких произведений не нужно затрачивать временные или душевные ресурсы.

Другие аспекты этого же явления — кич, желание угодить массовому вкусу (скульптура Джеффа Кунса в виде огромных розовых игрушек) и утилитарность. На первый план выходит дизайн, оформление пространства, искусство начинает обслуживать ежедневные потребности. Самые известные художники выпускают серии скейтбордов или создают обложки для альбомов поп-звезд.


Джефф Кунс. Щенок. 1992 г. Высота 13 м. Музей Гуггенхайма в Бильбао.


Олафур Элиассон. Сфера холодного ветра. 2014 г.

Коммерциализация искусства определяет и стоимость тех или иных произведений. Процесс создания арт-объекта уже не ограничивается работой художника — активным игроком рынка стал менеджер, вкладывающий свои силы в «раскрутку» выбранных им авторов. И часто итоговая цена произведения зависит не от ее объективной художественной ценности, а от усилий дилера или галереи.

Возникает правомерный вопрос: а искусство ли это вообще?

Есть много определений искусства, но, на мой взгляд, самое верное дал русский философ Лев Выготский. Смысл искусства для него — преображение материала, который автор использует для творения чего-то кардинально нового. Например, когда из «житейской мути» фабулы рассказа о судьбе не очень нравственной гимназистки создается образ кристально чистого апрельского утра, легкое дыхание которого веет во всем рассказе. Или из твердой глыбы мрамора умелый резец скульптора рождает летящие складки мягкой ткани, и неподатливый материал обретает совершенно не свойственные ему черты.

Применим этот критерий и к творениям наших современников. На мой субъективный взгляд, фотографии обезображенных жертв терроризма — это документальный проект, а картина Герхарда Рихтера «Сентябрь», написанная о катастрофе 11 сентября, — уже произведение искусства.


Герхард Рихтер. Сентябрь. 2005 г. Холст, масло.

Можно ли назвать искусством череп, украшенный стразами, работу самого дорогого из живущих авторов Демиена Херста? О чем хочет нам поведать художник? О тщете земного? О «повапленных гробах»? По-моему, несколько примитивно и слишком прямолинейно, чтобы выдержать определение Выготского. Скорее это именно та «житейская муть».



Демиен Херст. Могущественная славная небесная золотая голова. 2011 г.

Если из всех моих размышлений у вас сложилось впечатление глубокого упадка и кризиса, скорее всего вы правы. Однако есть и положительные явления в обширной палитре современного изобразительного искусства. Возможно, пока они единичны, не очень самостоятельны и в какой-то степени опираются на стилистические основы прошлых десятилетий. Но я глубоко убеждена, что для развития им нужна плодотворная почва зрительского интереса. Повторю еще раз: искусство — отражение потребностей заказчика. И если мы с вами захотим потратить чуть больше времени на расширение культурного кругозора, тренировку вкуса и изучение незнакомого художественного языка, мы увидим новое искусство, затрагивающее и глубины наших сердец, и высоты интеллекта.

На обложке: Экспозиция галереи «Тейт Модерн» в Лондоне

понедельник, 19 декабря 2016 г.

За Афины и Фемопилы. Моё любимое стихотворение Олеси Николаевой



ЗА АФИНЫ И ФЕРМОПИЛЫ




Я одним глазком заглядывала в Бейрут
и одной ногой зашагивала в Багдад,
и в Дамаск запускала руку, и был обут
в сапожищи Ливанских гор и багров закат...
А глаза закрою – он ярче горит сто крат.

Я входила в Ерусалим под его звезду.
Целовала в белые камни, в старческий лоб
и в маслины скукоженные в Гефсиманском саду,
в бугенвиль кровавый его, в острый иссоп.
Губы мои до сих пор чувствуют жар, озноб.

В Иудейской пустыне монах мне давал лукум
и поил из греческой фляги водой, аскет,
и крестом осенял, чтоб меня не свалил самум
и чтобы сель миновал, и чтоб бес потерял мой след.
И хранит меня этот крест, как Фаворский свет.

Чем воздам Промыслителю, Создателю бездн и гор,
за Афины и Фермопилы, за жест, за взгляд,
за Чермное море, за Патмос и за Босфор,
и за Солунь, и за Керкиру, и за Царь-град?
И любое имя слаще, чем виноград.

Да хотя б за то, что, на лоб нацепив плюмаж,
водопад отодвинув локтем, щурясь на свет,
мексиканским индейцам читала я «Отче наш»,
а они «Pater noster» учили меня в ответ.
И водил по сердцу отточенный карандаш.

И пока корабли мои качаются на волнах
между Сциллою и Харибдой, мул ждет у горы Фавор,
и спускается облако, всю ночь стоит в головах,
ветер с моря прочь из души выдувает сор, –
ни один мне не страшен враг,
не опасен вор.

И когда я совсем уйду, – как медленный караван,
вслед за мной потянутся Дарданеллы, Ефрат, Ермон,
даже Нил безумный – и тот, он стар, он пьян,
Понт Евксинский, ветра с четырех сторон.
И омоет пятна мои Иордан, упокоит сон.

Я полмира с собой унесу. Лишь обрывок, клок
здесь оставлю: Нью-Йорк, Баскунчак, Дакар,
так – какую-то мелочь. Тяжкий чужой песок.
Остальное возьму, куда ни один Макар...
Бьется в глазу Кура,
Эльба стучит в висок.

Все со мною пребудет, что я полюбила, – да!
Разложу пред Господом Сил, Господином лет:
– Посмотри, у меня и Твоя земля, и Твоя вода
сохранили вкус, сохранили запах и цвет.
И готовы к вечному празднику города.

И – о чудо! – здесь все мое, и при этом нет
ничего моего!.. Так долгие облака
проплывают, меняя черты, когда преломляют свет:
то горы встают из них, то замки, а то река...

И дети кричат им вдогонку и машут вслед!

Подводное искусство

Экспериментальный художник Дуг Эйткен решил распространить сферу влияния современного искусства под воду. Мне кажется, красиво. Хотя всё-таки, по-моему, это из сферы дизайна.